Андрей Шталь(наброски, черновики, незавершенное)

Незваный гость
Сижу дома, курю спокойно и считаю колечки дыма.
На столе – первачок бурячный, под столом – дохлый таракан.
И из всех мировых сокровищ – у меня лишь полпачки «Примы»,
Не остывший и мутный бутыль, да граненый мой друг стакан.
Я мечтаю о загранице, о полетах к далеким звездам,
О женитьбе на Шарон Стоун, о «Ленкрузене» в гараже.
Но в загранку нас не пускают, в космонавты идти мне поздно,
Шарон Стоун меня не знает, а «Ленкрузен» съест весь бюджет.
В общем грустно мне и тоскливо, и доверие к жизни стынет.
Хоть в петлю полезай без мыла, хоть аорту вскрывай ножом.
Нехорошие мысли лезут, а хорошие мысли – клинит.
И бурлит самогон в стакане, и окурок мне пальцы жжет.
Слышу стук. Открываю двери. А в дверях – незнакомый дядя.
Сам стоит в дорогом костюме, и оранжевый шарф на нем.
Представительный дядя в общем, и при деньгах, и при параде.
А поскольку мне очень скучно, я его запускаю в дом.
Я первак ему наливаю. Только ты, говорю, представься,
А иначе я в этот вечер с незнакомцем не буду пить.
И услышав такие речи, гость незваный заулыбался,
Дернул, значит, первак бурячный, и давай, значит, говорить.
- Называй меня просто – Виктор. И ни капли меня не бойся,
Я ведь в жизни своей нелегкой никогда ничего не крал.
Ты себя приведи в порядок, не волнуйся и успокойся,
Ты запомни – нас, честных, много. Я ж не даром тебя искал.
И ладони к столу он тянет. И первак себе наливает.
Вздрогнул, дернул, занюхал, крякнул, а тогда снова говорит:
- Ты скажи мне, мой кореш лучший, ты меня уже уважаешь,
У меня же, ну, как там, это… У меня же душа болит.
Мы с тобою еще прорвемся, только сходим разок к Майдану,
Мы бандитов посадим в тюрьмы, олигархов прогоним вон.
Ты поверь мне, и мы все сможем. Ты не думай, что я по пьяни.
Я пришел к тебе, как мессия, как твой самый счастливый сон.
Я почти что ему поверил… И подумал про Шарон Стоун.
Но смотрю – гость пошел прыщами, весь скукожился, почернел.
Я кричу: «Что случилось, Витя?» и плескаю его водою.
Гость от этого разозлился, разбуянился, озверел.
Он орет: «Блин, меня отравили!». Про тюрьму что-то там буровит.
Ну а дальше уже невнятно, да и мне было наплевать.
Я спокойно встаю со стула, в треугольник сдвигаю брови,
Выгоняю его из дома, процедив лишь: «Япона мать».
Через час улеглось волненье. Витя больше не возвращался.
Что случилось с ним, я не знаю. Да и знать уже не хочу.
Только этот нелепый случай не забавным мне показался.
Я, когда его вспоминаю, самогоном себя лечу.

Расклад времен
А. Башлачеву

Я научился верить в миражи,
Задать вопрос и не найти ответа.
Наматывает на катушку жизнь
Веревки не раскрученных сюжетов.
Расклад времен осмыслится не скоро.
Не растворится призрачный мираж.
Все те же Абсолютные Вахтеры,
Все тот же улетающий СашБаш.
И Вечный пост. Покой нам только снится.
Покуда муку не смолоть в муку,
Нам Третья «Посошок» нальет столица,
Чтоб кровоточно завершить строку.
Но мне нет дела до снегов Сибири,
Мне не облепит грязный пух лицо.
Мне тесно в том, и в этом грешном мире
Я замкнут в чужеродное кольцо.
Мой Краматорск похож на погремушку.
Вокруг звенят о всяких мелочах.
И в красный день уставшие старушки
Все также вспоминают Ильича.
Он смотрит заржавевшим истуканом.
В его кармане с кукишем рука.
А рядом из граненого стакана
Фонтаном бьет Вселенская тоска.
Ничто не изменилось, не сломалось.
Мы так похожи в профиль и в анфас.
Мы не способны вызвать даже жалость.
И колокольчик не разбудишь в нас.
Мы ходим поглощенные гипнозом.
Нам скалят зубы желтые вожди.
И нашу боль уже не смоют слезы,
И не разбудят черные дожди.
Пожалуй, нам не выжить в этой драке.
Но поздно уже что-нибудь менять.
И то, что мы сильны, все это враки.
Нас будут в одиночку убивать.
Мы будем уходить почти неслышно,
Омытые прощальною зарей.
И мы уйдем туда, где ждет Всевышний.
Неся покорно крест свой за собой.

Ладошка
Жизнь свою в руках не унести.
Вечности шаги неуловимы.
По ладони стелятся пути
И незримо пролетают мимо.
Я вдыхаю радость и беду,
Судеб перекрестные сюжеты.
По ладошке маленькой иду,
Словно по большой иду планете.
Где-то на развилке трех дорог
Забряцает Вечный страж ключами,
И рукой укажет на Восток
С райскими шелковыми садами.
Я навстречу свету поднимусь,
Пусть меня не обожжет, не ранет,
Я с высот заоблачных пойму –
На Востоке солнце всходит раньше.
Там новорожденная заря
Взглядом чистым землю согревает.
Но, наверно, родина моя
Вместе с мамой обо мне скучает.
И когда взгрустнется мне немножко,
И закружит светлая печаль,
Я обратно прыгну на ладошку
И вернусь к началу всех начал.

Горизонты
Мы сами намечали рубежи.
Мы сами горизонты отмеряли.
Но наши горизонты-миражи,
И рубежи реальнее не стали.
Смеялся Бог: -Куда их занесло?
Сменялись дни бескрайними ночами.
И чтобы постигать добро и зло,
Мы наши горизонты покоряли.
Прочь срываясь с насиженных мест,
Мы сжигали дорожные карты,
Мы не верили знаку - " объезд "
Ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
И солнцем были залиты глаза,
И силы нерастраченные были,
И не хотелось жать на тормоза,
Но рубежи все дальше уходили.
Нам кто-то ставил палки в колесо,
А кто-то вслед смотрел нам зло и строго.
И только камни, глина и песок
Из-под колес летели на дорогу.
И неслись мы над смертью скользя,
И дышали горячим азартом.
Мы не верили слову - " нельзя "
Ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
Но было много сожженных мостов.
А сердце боль сверлила и тревога.
И, некогда уверенный, мотор
Отказывал, не выдержав дороги.
Попутчики куда-то разбрелись.
Уже невмоготу брести с тоскою.
Лишь только чей-то голос: " берегись! "
Звучал в тебе и не давал покоя.
А вокруг - воронье и печаль.
Вдруг ты понял - тебе не дойти.
И конечное слово " прощай "
Заменил ты на слово - " прости ".
Ты не сумел свой финиш покорить.
Твой горизонт не пройденным остался.
Ты прожил зря, и что там говорить,-
Устал, остановился и сломался.
Соленый пот с лица смахнув рукой,
Довольствуешься тем, что мы успели.
Не веришь ты, что кто-нибудь другой
Возьмет тобой поставленные цели.
По тебе протрубили отбой.
Бог, смеясь, загасил твои свечи.
Впрочем, может сломаться любой,
И винить тебя вроде бы - не в чем.
И все-таки я верю, что не зря
Мы рубежи наметили и цели,
Что наши горизонты - покорят,
Дойдут туда, куда мы не сумели.

Борода

Намотай на волос голос,
Борода седая.
Не скрывай сегодня, колос,
Зерна урожая.

Вечность водит хороводы,
Солнце кормит песней.
Проливаются с восходом
Радостные вести:
Музыканту – рожок,
А поэту – стишок,
А портному – стежок –
Будет всем хорошо.
А славянам – слова,
А народу – права,
А севцу – каравай.
Только ты – не зевай.
Никогда не станет горькой
Миру соль земли,
Коль душа под небом зорькой
Ясною горит.
Не горюй, не злись напрасно,
Не тоскую, не тлей.
И в своих ладонях ясных
Солнышко согрей.
Музыканту – рожок,
А поэту – стишок,
А портному – стежок –
Будет всем хорошо.
А славянам – слова,
А народу – права,
А севцу – каравай.
Только ты – не зевай.

Рубцы

Кто сможет обнять необъятное небо?
Кто сможет раздать всем желающим хлеба?
Кто сможет себя не жалеть?
С рубцами на сердце, с душой на распашку
С чужим поделиться последней рубашкой
И добрым остаться посметь?
Считается в мире, что каждый мужчина
Дом должен построить, и вырастить сына,
И дерево должен взрастить.
Но сколько деревьев плодов не давало,
А скольких безжалостно солнце сжигало,
А скольких успели забыть?
Мы к счастью стремимся огромной ценою,
Но сколько сынов на отцов шли войною?
От крови рыжел чернозем.
Отец против сына, и брат против брата,
И кто был в кровавой резне виноватым
Ответ никогда не найдем.
И много ли толка от дома большого,
Когда его двери стоят на засовах,
Приюта для странника нет?
Легко ли себя ощущать идиотом,
Смотреть, как баран на чужие ворота,
Идти на бессмысленный свет?
Так можно сломаться, и можно свихнуться,
Но кто-то тебе не дает обмануться,
Вновь песня летит сквозь года.
По чистому полю гуляет Ванюша,
Отправив на волю звенящую душу.
Так было и будет всегда.
И небо навечно останется небом,
И поле опять заколосится хлебом,
И каждый останется сыт.
И снова живешь ты душой на распашку,
Ты делишься с ближним последней рубашкой,
Латая на сердце рубцы.

Дай мне гитару

Дай мне гитару, и я проживу тебе песню.
Прожитых песен не хватит измерить мой мир.
Дай мне гитару, и я, умирая, воскресну,
Перечитав свою жизнь по минутам до дыр.
Кто бы ты ни был, братишка, сестренка, послушай…
Слава героям! Но я – человек, не герой.
Дай мне гитару, и я пропою тебе душу.
Если услышишь, прошу я, - останься со мной.
Черные птицы над нами давно уже кружат,
Черные птицы кричат и сбивают с пути.
Я не пришел, для того, чтобы мир этот рушить,
Но остаюсь, чтоб понять сохранить и спасти.
Струны порвутся – навзрыд я проплачу словами.
Нервы порвутся – душа улетит выше слов.
Нитка порвется – концы замотаю узлами.
Жизнь оборвется – останется вечно Любовь.

Покрова

На дворе – Покрова. А тебя сирота
Даже Божия мать не спасет от креста.
Ни корней, ни кровей – ты Иван без родства.
И глумится октябрь, и болит голова.
В Запорожскую Сечь не придется бежать,
Чтобы Волю и братьев своих отыскать,
Чтоб чубастый казак ковш горилки налил…
Нынче время не то, и молись – не молись.
Нынче время не то, нынче люди не те,
Обрубили крыла заповедной мечте,
А с икону смеются святые отцы…
На дворе – Покрова, а на сердце – рубцы.

Оосень

Снова осень глядит, скорчив кислую мину,
И косые дожди разбудили судьбину.
Мокрый кашель, как кость режет хриплую глотку,
И досадная злость затаилась в середке.
Вновь ноябрь – листопад заметает дорогу.
Пусть опять голосят надо мною вороны,
Отсырел табачок в старой трубке не к стати.
Ты живой, дурачок. Вот и чудно, приятель.
Обнимает платок мать - сырую землицу.
Пусть хранит тебя Бог, да живая водица,
В молодецкой груди сердце смуту разгонит,
И косые дожди не скосят, не схоронят.

Бытие - мое

Желанье жить и невозможность выжить
Я каждый миг пытаюсь совместить...
И вот, я, как лимон, истерт и выжат.
О, Господи, помилуй и прости.
Моя душа подраненною птицей
Трепещет на вселенском шабаше,
И время крылья вырвало душе...
Пора, и впрямь пора - перекреститься.

Волк – одиночка

Я обречен на вечную разлуку.
Мне тяжело вписаться в волчью стаю.
Моих волчат чужая вскормит сука,
И черный крик мой в сумерках растает.
Я колесо луны вращаю воем,
Чтоб звезд огни отсвечивали в холке.
Меня упрямство сделало изгоем.
Я знаю -побороть себя не долго.
Но это значит - перестать быть вольным,
Законы волчьей стаи уважать,
По следу вожака идти покорно
И лаять так, как вышколит вожак.
А я еще волчонком бредил волей.
Мне стайный дух - занозою в ноздре.
Когда я слышу ветер за спиною,
Я верю, что поет он только мне.
Предчувствие меня не покидает:
Все ближе путь до сумрачного дня,
Когда хребет я выгрызу из стаи,
А стая в клочья разорвет меня.
Я разрезаю лапой бархат ночи,
Моя тропа ведет меня по кругу.
Я обречен быть волком одиночкой.
Я обречен на вечную разлуку.

Ты коси меня, коса

Ты коси меня, коса,
Разруби в окрошку,
На печальные глаза,
На шальную бошку.
Разбуди меня, беда,-
Убоюсь едва ли.
Начинается страда -
Вот и я -страдаю.
Все равно за каждый плач
Не заплатишь вволю.
Только клонит спотыкач
На сырое поле.
Только душу в небесах
Снова черти носят.
Так коси меня, коса,
Коли вышло косо.

Не зови меня, смерть

Не зови меня, смерть. Я с тобою еще не на равных.
Не погасла свеча, и часы не смолкая идут.
Не пророчь мне конец грешной жизни, слепой и бесславный.
Я храню свой костер, на котором меня и сожгут.
Не зови меня, смерть. Я люблю это время пощечин,
Этот город, в котором только шаг от любви до тоски.
Я люблю этот мир, что как выстрел, расчетлив и точен.
Я люблю эту жизнь, что до боли сжимает тиски.
Я люблю этот путь, где идти от тюрьмы до панели,
Где поэты свой крест несгибаемой боли несут,
Где судьба и борьба, где любовь, и бои, и дуэли.
Не зови меня, смерть. Я до боли люблю этот путь.
Колокольчик звенит по дугой все сильней, все слышнее...
Пусть кружит воронье, пусть на исповедь мне не успеть,
Пусть разрушен мой храм, пусть его архитектор расстрелян,
Пусть на ладан дышу. Я - живой. Не зови меня, смерть.

Недоступный абонент

В век научного прогресса
И огромных скоростей
Разрывают сердце стрессы
Черным жалом злых вестей.
В час, когда мне одиноко,
Я в мобильный телефон
Выдыхаю другу строки,
Мне в ответ читает он.
Мы же с ним друзья-поэты,
Нам лукавить не с руки,
Что нам войны, интернеты,
Были б только две строки.
Пусть Пегас в Парнасу мчится,
Дышит жаром на пути,
Сможет покорить столицы
Окрыленный, вещий стих.
Я сегодня набираю
Снова друга телефон,
Но мне голос отвечает,
Будто недоступен он.
Нет его у телефона -
Горько мне, нехорошо.
Из обслуживанья зоны
Друг мой вышел, и ушел.
Как такое получилось,
Я, ей богу, не пойму?
Уходить отсюда было
Не резон еще ему.
Он своей душой открытой
И безумием строки
Исчерпал тариф лимитный
На входящие звонки.
Век поэтов быстротечен,
Из обслуживанья зон
Все они дорогой в Вечность
Разрезают горизонт.
Ты прощаешь им проступки,
В небо смотришь и молчишь-
Абоненты недоступны,
Им уже не позвонишь.
Но горит звезда поэтов
В мерзлоте холодных лет,
Будет мне от них ответом
Негасимый, ясный свет.
Пусть Пегас к Парнасу мчится,
Дышит жаром на пути.
Сможет покорить столицы
Непокорный, вещий стих.

Колоски

В одной руке коса, в другой - костыль-
Смерть одиноким путником брела.
Под ней, сгорая, рушились мосты-
Свидетели чужого ремесла.
А на груди Земли дышал росток,
Руками обнимая высоту,
Чтоб уловить живительный глоток,
Чтоб возродить заветную мечту.
Смерть выпускала острые клыки,
И в ярости бесилась все сильней,
Но в небо устремлялись колоски,
Как будто насмехалися над ней.
Смерть жалила, надеясь Землю сжечь,
Пытаясь горло колоскам сломать...
Но, обессилив, надорвалась Смерть,
Однако, не хотела умирать.
А колоски мужали и росли,
И становились нивой и жнивьем-
Мы колосом выходим из земли,
Чтоб зернами вернуться в чернозем.

Война

Война объявлена давно.
Нет веры в призрачные сказки.
Ходить по улицам опасно,
И ты здесь – слабое звено...
Война отравленной стрелой
Пронзила мне босую душу,
И подколодною змеей
Легла на сердце равнодушно.
Война толкает под откос,
Сжигает ненасытно даты...
Мне надоело быть солдатом.
Я не хочу пролитых слез.
Война объявлена в судьбе.
Но все сильней рыдают дети...
И только доходяга-ветер
Латает раны на тебе.

Ну, как тут полетишь?

Ну, как тут полетишь, когда сломали крылья,
Когда в цветные сны приходит часовой,
Когда душа кричит от боли и бессилия,
Когда живой водой не справиться с бедой?
Ну, как тут полетишь, когда связали руки,
И снова перекрыт целебный кислород,
Когда стихи и сны рождаются сквозь муки,
И где-то автомат стреляет в твой народ?
Ну, как тут полетишь, когда ведут на плаху,
А там над головой лишь воронье кружит?
И сердце все сильней стучится под рубахой,
Все громче, все острей… И так охота жить!
Ну, как тут полетишь, когда холодный ветер
Срывает со стола последнюю свечу?
Ну, как тут полетишь, когда тебе не светит?
И все-таки лечу! И все-таки лечу!

Привал

На губах роса соленая,
На глазах колючий мрак.
Спят солдаты, закаленные
В продолжительных боях.
Спят голодные, уставшие,
Спят солдатским чутким сном.
Им друзья приснятся павшие.
А еще приснится дом.
Там, где солнечные зайчики
Пробежали по душе,
Где над миром кружат ласточки
На последнем рубеже,
Там, где разноцветной радугой
Освятилась тишина,
Там, где солнце спелой ягодой,
Там, где кончилась война.

Солдатская баллада

Так о чем ты грустишь, солдат?
Может быть, снова что-то не так?
Может быть, ты устал от атак,
И не можешь держать автомат?
Может быть, ты другого ждал?
Может быть, надоели бои?
Не чужие убьют, так свои,
Не под пули, так под трибунал.
Может быть, разбудила память
Фронтовую твою полосу,
И тебе надоело падать
На залитую кровью росу.
Просто в черных зрачках войны
Ты увидел глаза матерей,
Потерявших своих сыновей,
Что приходят к ним только в сны.
Просто за дымовой стеной
Ты увидел родной свой дом,
Где тебя ожидают в нем...
Возвращайся, солдат, домой.

Путь к тебе
Мне казалось, я шел к тебе.
Я не знал, как тебя найти.
Замозолил тропой глаза,
И подошвы о версты стер.
В моей глотке как страж стоял
Не рожденный. но вечный стих.
Я его направлял в мажор,
Он тонировал на минор.
Я у солнца хотел спросить,
И у ветра, и у небес,
Где найти мне мою любовь,
Небо - небыль, или не бог.
Но с корявых ветвей дерев
Мне показывал кукиш бес,
Намекая, что ты нигде,
Что нигде мне не быть с тобой.
Намекая, что мой Пегас
Охромел от кривых дорог,
Он устал ковылять в грязи,
Заблудился без колеи.
Заблуждения - тот же блуд,
И, что вдоль мне, что поперек,
Быть в том месте грозит, где все
Будут блудные кобели.
Возразил что-то я в ответ
И про счастье, и про мечту,
И про камень у трех дорог,
И про выбор своей судьбы.
Но, ступив на развилку, я,
Видно, выбрал тропу не ту,
Где по небу лишь воронье
Над крестом, а в земле - гробы.
И крестилась моя душа
В окровавленном роднике,
И дырявые облака
Проронили свою слезу.
И я шел не сбавляя шаг,
Даже если вброд по реке...
Но река отражала мне
Не тревогу, и не грозу.
Я увидел твои глаза,
Твой уставший, но добрый взгляд.
Ты сказала, что долго ждешь,
Что почти что не можешь ждать.
И поэтому у меня
Больше нету пути назад.
Я сумею тебя найти,
Если буду тебя искать.
И хорошие люди мне
Помогали, как та река.
Окрыленный душою их,
Я гордился своей страной.
Их соленый вкушая пот,
Мне дорога была легка.
Я испытывал тех людей.
Я выпытывал про любовь.
Оказалось, любовь во мне,
И в тебе есть моя любовь,
В этом небе, реке, пути,
В этом солнце и облаках.
Чтобы высказать, где она,
Не хватает порою слов.
В людях птицей живет любовь...
Дело ,собственно, не в словах.
И тогда я тебя нашел,
Там, где, в общем-то, не искал.
Ты росинкою залегла
На ресничках моей травы.
Я увидел тебя в себе.
Я немножко тобой стал.
А вот можешь ли ты быть мной,
Я не знаю пока, увы.

Два дождя
В этом мире будут два дождя.
Первый - для тебя прольется с неба.
Дождь второй - прольется для меня
И смешает быль нашу и небыль.
Дождь, что для тебя промчится птицей,
Птицей вольной, трепетной, чужой.
Дождь второй-слезою мне приснится,
Возвращаясь искренней слезой.
Мы с тобою разными дождями,
Разными дорогами идем.
Только слезы остаются с нами.
Слезы те, которых мы не ждем.

СМИ (Стрелы мертвых индейцев)

Мертвой реки вода,
Зачем ты течешь сюда?
Невозможное стало возможным,
Все живые ушли в никуда.
Здесь уже никому не надо
Слышать бешеный сердца стук,
Постоянную нашу радость,
Наш устойчивый, вечный звук.

Меня убивают стрелы мертвых индейцев…

Ты хотел умереть молодым,
Ты так и не стал седым.
Миллион у тебя в кармане,
Кому теперь легче, Джим?
Здесь уже никому не надо
Слышать бешеный сердца стук,
Постоянную нашу радость,
Наш устойчивый, вечный звук.

Тебя убивают стрелы мертвых индейцев…

Шива открыл глаза.
Нету пути назад.
Джим, ты можешь мне не поверить,
Здесь когда-то была гроза.
А теперь никому не надо
Слышать бешеный сердца стук,
Постоянную нашу радость,
Наш устойчивый, вечный звук.

Нас убивают стрелы мертвых индейцев…

Про Дурака

Кандальный звон сменился колокольным.
Мы родились в иные времена,
Когда, казалось, близится раздолье,
Когда проснулась мертвая страна.
Но как-то непривычно без тревоги,
И без тоски – на сердце не легко.
И потому ушел Дурак в дорогу.
Дороги очень любят дураков.
Быть может, отыскал письмо в конверте,
Манящее его к другим мирам.
Но чем сильнее звон – сильнее черти
Стремятся к перекресткам тут и там.
Нам верный выбор выверить не просто,
Когда лежат различные пути.
И мается Дурак на перекрестке,
Не ведая, куда ему идти.
Пойдешь направо – друга потеряешь,
Пойдешь налево – будешь без жены,
А путь прямой заранее не знаешь,
На то пути прямые и даны.
Но путь прямой казался сердцу ближе,
Где вдаль летят резные облака.
И только пыль щенком подошвы лижет
Истоптанных сапог у Дурака.
А с неба солнце караваем светит
И , радуясь деревьям и цветам,
Ему идти вперед до самой смерти.
Куда идти, не ведаю я сам.
Я никогда, поверьте, не узнаю,
Куда его дорога приведет,
Что он найдет, и что он потеряет,
Но я живу, пока Дурак идет.

Хождения

Я робкий. Я несмелый. Я боюсь темноты.
Боюсь, когда дорогу переходят коты.
Боюсь закрытых комнат и открытых пространств.
Боюсь преодолеть в душе извечный свой страх.
Боюсь, когда ботинки ноги жмут при ходьбе.
Боюсь, когда начальник вызывает к себе.
Я иду. Иду по ковру.
Ты идешь. Идешь, пока врешь.
Он идет. Идет, пока врет.
Мы идем. Идем, пока врем.
Я робкий. Я несмелый. Я пугаюсь людей.
Пугаюсь одиночества и поздних гостей.
Пугаюсь идиотов, дураков, подлецов.
Пугаюсь, если льстят мне откровенно в лицо.
Пугаюсь, если сплетни нарушают покой.
Пугаюсь переулков и шагов Зв спиной.
Я иду. Иду по ковру.
Ты идешь. Идешь, пока врешь.
Он идет. Идет, пока врет.
Мы идем. Идем, пока врем.
Я робкий. Я несмелый. Я, возможно, больной.
Мне очень страшно жить, но я пока что живой.
Мне страшно умереть, но я однажды умру.
Боюсь себе соврать, но я по-прежнему вру.
Испуганное сердце биться не устает.
Лишь мертвый не потеет, только мертвый не врем.
А я иду. Иду, пока вру.
Ты идешь. Идешь, пока врешь.
Он идет. Идет, пока врет.
Мы идем. Идем, пока врем.

Я имел тебя в виду

Я имел тебя в виду
У прохожих на виду.
И, наверно, мне за это
Суждено гореть в аду.
Я был самых честных правил,
Но не в шутку занемог-
Я ввести сумел спокойно,
А вот вывести не смог.
На доске лежу, качаясь,
(Я, наверно, пропаду,
Если не сумею справить
Себе малую нужду.)
Так имел я все в виду,
И тебя иметь в виду.
Сочинится же такое,
И при этом на ходу.

Полные карманы чудес

На подошвах стынет звездная пыль.

На зубах скрипит вселенская боль.

Я сто лет не умирал и не жил.

А сто лет – немного больше, чем ноль.

 Каждый новый день стремится к нулю.

На банкнотах ценят много нулей.

Умирая, я немножечко сплю,

А во сне мне умирать веселей.

 Я несу с собой цепочку планет.

За плечами спорят ангел и бес.

У меня есть даже то, чего нет –

Полные карманы чудес.

 Мне с банкноты улыбнулся поэт.

Я забрал с собою всю его боль.

Я его не видел долгих сто лет.

Я сто лет не получал эту роль.

 Каждой ночью, возвращаясь к нулю,

Я ищу в себе созвездье нулей.

Воскресая, я немножечко сплю.

А во сне мне воскресать веселей.

 Я несу с собой цепочку планет.

За плечами спорят ангел и бес.

У меня есть даже то, чего нет –

Полные карманы чудес.

 Я сто лет не умирал и не жил.

На душе вселенский холод и лед.

У меня в кармане воздух застыл

Среди множества ненужных банкнот.

 А с банкноты улыбнулся поэт.

День и ночь опять стремятся к нулю.

Я забыл себя за сто долгих лет.

Если память возвращается, - сплюнь

 Я несу с собой цепочку планет.

За плечами спорят ангел и бес.

У меня есть даже то, чего нет –

Полные карманы чудес.

Еврейская мелодия

В далеком, давнем сентябре

На скрипке в стареньком дворе

Играл старик-еврей

О родине своей

И боль жила в щемящей той игре.

А скрипка плакала о том,

Что он не помнит про свой дом,

О грусти и тоске,

И седом песке,

О сердце, что оставлено в былом.

Я не был крови с ним одной,

Но слушал музыку душой.

Я также тосковал,

И детство вспоминал,

И маму, что зовет меня домой.

Звездочка

Маленькая звездочка бледная

Ночью одиноко дрожит.

Может быть судьба моя бедная

Что-то мне с небес говорит

Может быть душа моя скорбная

Вышла в вышине погулять.

Небеса сгущаются черные.

Дышит страхом черная гладь.

В тишине следы остывают.

Ночь шипит, как злая змея.

Но звезда горит и не тает.

Может быть, и вправду – моя?

Мне и вправду хочется света.

Мне и вправду хочется жить.

Звезды в небе гаснут, но эта

Ночью одиноко дрожит.

И душа стремится в дорогу.

И судьба не ищет покой.

Я прошу у жизни не много –

Не погаснуть с этой звездой.

Нога в ногу

Детство, словно птичья стая,

Пронеслось давно.

И с тех пор мы все шагаем

Дружно нога в но(гу).

Дружно нога в но(гу).

Мы идем вперед.

Нога в ногу, нога в ногу.

Время нас не ждет.

Наше время застывает

В книгах и в кино.

И за ним мы все шагаем

Дружно нога в но(гу).

Дружно нога в но(гу).

Мы идем вперед.

Нога в ногу, нога в ногу.

Время нас не ждет.

Кто ползет, кто ковыляет,

Только все равно

Мы без устали шагаем

Дружно нога в но(гу).

Дружно нога в но(гу).

Мы идем вперед.

Нога в ногу, нога в ногу.

Время нас не ждет.

Если ты сегодня вдруг купил газету,

Если в ней случайно прочитал,

Что на дом твой скоро упадет комета,

Приготовь свой частный капитал.

Я откликнусь на твою беду любую.

Я готов поговорить с тобой.

Я приду к тебе, тебя я застрахую,

Дам тебе я полис страховой.

Не торопись – пись-пись

Приободрись- дриcь-дриcь

Я застрахую – хую-хую

Твою жизнь.

Пусть твою машину украдут злодеи,

Пусть твоих детей укусит вошь,

Пусть твоя жена подхватит гонорею,

Пусть ты заболеешь и умрешь.

Ты не смей рыдать, мой друг, не смей бояться,

Ты подумай, что в беде любой

Никогда не стоит сильно огорчаться,

У тебя ж есть полис страховой.

Не торопись – пись-пись

Приободрись- дриcь-дриcь

Я застрахую – хую-хую

Твою жизнь.

Застрахуй себя, семью, своих знакомых.

Застрахуй и больше не рискуй.

Застрахуй все то, что ты отыщешь дома,

И что не отыщешь – застрахуй.

И, возможно, денег у тебя не хватит.

Пусть продаж для этого свой дом.

Полис страховой однажды все оплатит.

Спи спокойно где-то под кустом.

Не торопись – пись-пись

Приободрись- дриcь-дриcь

Я застрахую – хую-хую

Твою жизнь.

Память

Дряхлая баба Память

Сеет мои года.

То, что сегодня камень,

Раньше была звезда.

Сорваны с неба звезды,

Им не дано гореть.

То, что сегодня поздно,

Раньше я мог успеть.

Годы пройдут сквозь сито,

Время не пустишь вспять.

Были пути открыты,

Чтобы по ним шагать.

И, превращаясь в пепел,

Ветру дерзить посметь,

Строить дорогу в небыль,

И в облаках стареть.

Я продолжаю падать

В звездного неба даль.

Дряхлая баба Память

Сеет мои года.

Колыбельная для дочки

Спи, малышка, засыпай,

В гости сказку приглашай.

В небе месяца рожок

Ловит звезды на крючок.

Ловит звезды на крючок

И кладет под свой бочок.

Стану звезды обсуждать,

Как малышку укачать?

Что нам дите подарить,

Чтобы сон ей подсластить?

Пусть нам месяца рожок

В дом притащит творожок.

А, когда придет рассвет,

Звезды принесут конфет.

Спи, малышка, засыпай,

В гости сказку приглашай.