Екатерина Шталь
Как лебеди,
скользили по воде
два трепетных
весла…
Все были чуть моложе,
совсем чуть-чуть,
каких-то двадцать лет.
За двадцать лет
перевернулся свет,
как лодка…
***
Этот холод нежнее тебя:
так он ласково пальцы сжимает,
обнимает за шею, сопя,
больно кожу за пазухой щиплет,
забирается мне в рукава…
Этот холод теплее тебя.
Он решил заморозить мне нервы.
Мимо нас Снеговой королевы
прогремит ледяная арба.
Мы запрыгнем в нее на ходу,
полетим по цыганским дорогам…
…Я шепчу ему:
"Милый… не трогай!..
Ну не трогай…
Ведь я… пропаду…”
Набросок
Ступеньки перехода полоскал
апрельский дождь.
И скрипку рук своих теплом ласкал
один,
Другой делил с гитарой дрожь
озябших на ветру
изящных пальцев…
На лица молодые кинув взгляд,
я шла своей дорогой…
***
Был на дворе двадцатый век
и снег…
Все в первый раз:
и детство каждого из нас,
и юность,
что ни шагу без греха.
Страдали мы
от непохожести – снаружи,
безбожием – внутри,
и верою – еще на душу глубже.
Верлибр
Если бы научиться
использовать
тепло
только что снятого белья,
скольким путникам,
блуждающим во мраке,
можно было бы
осветить дорогу!..
***
Глухо, ни зги не видать,
леденеет дорога.
Путнику пусть в эту ночь
позавидует черт.
Мир, нам казалось бы, –
пуст, заморожен и мертв –
Только горит вдалеке
огонечек у Бога.
Холодно в келье твоей,
золотая печаль.
Все по уставу, да не по душе –
что греха таить…
Пташкой бы мчаться
в порывисто-синюю даль
Над покосившимися
порыжелыми хатами…
И отдаваясь
томительно, жадно – любви,
Знать: это сила, и слабость,
и суть человека.
Перечислять все дрожания
пальцев и веток
В воспоминаниях
самой седой головы…
Холодно в келье твоей:
только ветер – и мы.
Да тишина:
тишина – от стены до порога.
Да посреди безучастной
безвременной тьмы
Светлой надеждой
горит огонечек у Бога.
Монастырская
Осенью,
чтоб в небеса распахнулась душа,
Высохли слезы, и чтобы тебе не мешать,
Радость моя,
я уйду в монастырь.
Там мне не нужно, боясь теплоту потерять,
Как заклинание, каждую ночь повторять:
Сердце мое,
не остынь...
Сладко пьянят, отвлекая от тягостных дум,
Яркие астры в пустом монастырском саду.
Счастье мое,
как мне радостно жить!
Кроме молитвы и старых божественных книг,
Жизнь моя в том, что тебя не могу ни на миг
Радость моя,
не любить!
***
Стихари-виршомазы:
не гаснет свеча до зари,
И чернилами залито
легкое платье Эрато,
и Эрато истерзана
до кровоточащих ран,
Но Эрато воскреснет –
воскреснет на новом закате,
Чтобы с новою силой лететь
на свечу и обман.
Alma mater
(ирония)
О, священные стены обители муз!
Я для вас покидаю свой маленький город –
Околоток, который немыслимо дорог
мне, в который, я знаю,
не скоро вернусь,
Чтобы каждое утро встречать глубиной
Феерических снов, как положено детям.
…А теперь я теряюсь в метаниях где-то
Между этой и тою священной стеной.
***
Любить единожды, однажды! –
мечта и риск –
Не упадет на землю дважды
осенний лист.
Святой огонь в душе лелеять
слепой любви! –
И все равно не стать теплее
сырой земли.
Ласкать на золото похожих
волос реку –
И все равно не стать дороже
чем горсть песку.
Быть светлой, радостной и ясной –
глаза без слез –
И все равно не стать прекрасней
и ярче звезд…
Бежать прижизненного тленья –
земных оков –
И не найти успокоенья
среди крестов.
На беспечалье и любовь –
Предмет для грусти. В диком крае,
Где поцелуями карают,
где приговор из нежных слов…
Где сон и явь не далеки,
где не дано душе закрыться,
И где умеют бескорыстно
любить не за, а вопреки.
Дай руку! Шелли наизусть…
Надежда – путь единоверный.
Услышь, как вздрагивают нервы,
играя сладостную грусть.
На губах тает снег.
Тает снег на губах, на губах…
Отражается красный неон
в фиолетовых лужах,
И, блистателен, весел и свеж,
и немного простужен,
Ты идешь по блистающим улицам
города Ах.
Тает снег на губах.
Тает сладко во рту карамель.
Ты уйдешь по скрипичной струне,
по ступенькам заката,
И воздушный слепой поцелуй
не найдет адресата
Сквозь капризную
мартовской ночи сырую метель.
Ты растаешь, как снег.
И пойдут о тебе поговоры…
Молодой сюзерен
прокопченных немеркнущих звезд.
…Только в городе Ах
будут вечно гореть светофоры
В память искры сухой
ароматных его папирос.
Пойдем туда, где тишина
обнимет нас, возьмет за плечи,
где тонким лучиком луна
зажжет лампады, сны и свечи.
Где ты прикуришь от звезды,
любуясь несказанным светом,
но из твоих горячих губ
я молча выну сигарету..
…До сна, до боли, до конца –
во всем, во всем тебе признаться…
А после – плакать и смеяться
в лучах полночного венца.
Тревожность
Тревожность.
…Тучи мошкары,
Рябь на реке,
густое небо.
Луна
Над городом твоим
Большая.
Как буханка хлеба.
Тревожность.
…Хочется домой.
Художник
Японские мотивы
Уходя – уходи, отпускаешь –
скорей отпускай.
Полудождь-полуснег, полулед –
нерадивое сердце.
И снежинки в лучах фонарей
из кварталов кагай
Исполняют на старый манер
шаловливое скерцо.
Полудождь-полуснег, полумрак,
полушепот "Люблю…” –
Пробирает насквозь
равночувствие и равнодушье.
Запотевшие стекла
хранят иероглифы "люй”,
И дыхание маленьких губ
дурманящее и душно.
Полудождь-полуснег, полусон,
полустон-полусмех.
Ночь осенняя рвется по швам
от холодного ветра…
Возлюбившая многих –
себе не нашедшая света,
Только в сером тумане
случайно обретшая смерть.